— Я… не знала. Неужели так… так легко можно было все изменить…
— Кто сказал, что легко? — приподнял брови я, — это труд. Большой труд многих людей. И в первую очередь — это определенный государственный строй и идеология, что заботилась о простом человеке, а не только об отдельных избранных.
— И… все это было направлено на то, чтобы крестьяне стали жить лучше?
— Нет. В первую очередь это было направлено на то, чтобы накормить как можно больше народу и высвободить из деревни как можно больше рабочих рук. То что крестьяне стали жить намного лучше — это тоже была приоритетная цель. Но в первую очередь нужна была еда и рабочие руки. Подобная организация сельского хозяйства, позволила настолько повысить производительность труда, что в деревне больше не нужно было столько народу. И поэтому миллионы людей смогли отправиться в города и ударными темпами поднимать промышленность, которая нужна была стране, как воздух. Причем строили так быстро и с таким размахом, что ничего подобного за всю историю человечества не удалось повторить до сих пор. Даже в наше высокотехнологичное и более просвещенное время. Это позволило получить экономическую независимость от других более развитых государственных стран и в десятки (если не сотни) раз поднять уровень производства. Про уровень жизни я вообще скромно умолчу.
— Но ведь в Империи тоже было строительство, — не согласилась Асера.
— Размах строительства в Империи был такой же, как примерно у нас сейчас, — усмехнулся я, — откроют мануфактурку или фабрику на триста человек, а крику в газетах, как будто что-то небывалое случилось. А тогда строили предприятия площадью в пять — двенадцать тысяч гектаров каждое!
— Сколько?! — даже вскрикнула девчонка.
— И такие предприятия, — спокойно продолжил я, — строили тысячами. И это не считая заводов поменьше, жилых домов, школ, больниц, высших учебных заведений, дворцов труда и других самых разнообразных строений. Люди строили для себя. С энтузиазмом и душой. Уровень производства рос такими темпами, что если, например, те же самые трактора, мы вынуждены были покупать за рубежом как высокотехнологичное оборудование и не умели их делать. То уже через 5-10 лет мы были первыми в мире по экспорту этой техники и поставляли их в десятки стран.
— Трактора??
— Это такие большие машины для сельскохозяйственных работ.
— Мне… тяжело представить себе такие масштабы, — девушка опустила голову на руки и потерла лоб ладонями.
— И тем не менее, так оно и было, — прекрасно понимая ее состояние, сочувственно вздохнул я.
— Но… как? Откуда Правительство…
— Верховный Совет, — поправил я.
— Да, Совет, — кивнула она, — откуда они взяли столько денег? Это воистину гигантские суммы! Таких строек я просто не могу себе даже вообразить! И это в стране, совсем недавно разрушенной, перенесшей три страшный войны и интервенцию! Да у нас даже золото особо не было — его украли и вывезли! На какие деньги большевики провели такую индустриализацию?
— На те деньги, что создали сами, — пожал плечами я, — для этого просто нужны были руки и ресурсы. Деньги, а по сути, обычные бумажки, для этого не нужны. Земля у нас богатая, а рабочие руки высвободила коллективизация (когда за счет организации колхозов, покупки и постройки техники, люди стали работать гораздо меньше, а продукта получали — гораздо больше). Ну а дальше все просто: чем больше производится внутри страны и чем больше товарооборот — тем страна становится богаче. То есть индустриализация у нас не тратила деньги, а она их элементарно создавала. В мире ведь играет роль не бумажки, которые ты печатаешь, а объем производства и блага, которые ты можешь воспроизвести (и подкрепить этим валюту). С бумажками потом просто удобнее это все обменивать. Но вот если бумажки есть, а производства нет… Ну ты поняла, да?
— Но ведь…
— Ася, — вздохнул я, — это в твое время и в нашу нынешнюю современность экономика — это зарабатывание прибыли. В Советском Союзе, экономика — это в первую очередь производство благ для всех людей и их распределение. Вот и все.
На некоторое время в комнате снова воцарилась тишина.
— Ты так и не ответил на один мой вопрос, — наконец произнесла Ася, задумчиво глядя куда-то в точку. Как раз туда, где совсем недавно стоял мой платяной шкаф.
— На какой? — спросил я, уже потихоньку проваливаясь в сон в своей кресле.
— А как же те люди, которых расстреливали уже в мирное время? Миллионами.
— Ага. Сотнями миллионов, — хмыкнул я, — Асера, вот ты умная девушка, сама-то мозгами пораскинь. Если бы в СССР расстреляли сто миллионов человек, как это, например, писал у нас предатель Солженицын (какая удивительно точная, отвечающая его роду деятельности фамилия), то кто бы их всех хоронил, если учесть, что в стране в то время проживало всего 190 миллионов человек?
— Ну…
— Есть такая вещь как перепись населения, которую твой император, если мне не изменяет память, проводил всего раз. И могу тебя заверить, большевики проводили ее намного чаще. Так вот, дальше все просто. После той же Второй Мировой войны, когда у нас погибло только мирного населения — 20 миллионов и еще 7 составили безвозвратные военные потери, если посмотреть на статистику — там была чудовищная демографическая яма. После нее в школах было очень мало детей. В армии очень часто вместо положенных 100–120 человек, рота составляла от силы 50–60 бойцов. Как ты думаешь, какие были бы последствия от гибели не 27, а 100 миллионов человек?
— Я…